Любовь не ждет — Джоанна Линдсей. Любовь не ждет Джоанна линдсей любовь не ждет

⁰

Тиффани не особенно общалась со своим отцом. Она всё время жила с матерью в большом особняке в Нью-Йорке. Но вот теперь она должна отправиться в другой город, где познакомится со своим будущим мужем. Две враждующие семьи решили прийти к миру, а свадьба их детей стала бы прекрасным выходом из положения и закрепила бы их соглашение. Конечно, Тиффани никто не заставляет насильно выходить замуж, если жених ей совершенно не понравится. Но только Хантер тоже не горит желанием жениться на какой-то изнеженной горожанке, которая наверняка имеет тот ещё характер. К тому же, он влюбляется в новую экономку, которая кажется ему совершенством. Но парень ещё не знает, кто на самом деле скрывается за личностью домоправительницы…

На нашем сайте вы можете скачать книгу "Любовь не ждет" Джоанна Линдсей бесплатно и без регистрации в формате fb2, rtf, epub, pdf, txt, читать книгу онлайн или купить книгу в интернет-магазине.

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Глава 21

– Ты что, специально отослал меня, чтобы пострелять? – сухо поинтересовался Диган, подойдя к ним.

Хантер хмыкнул.

– Как ты догадался?

Диган перевел взгляд на Тиффани, явно не разделяя его веселья.

– Надеюсь, теперь вы готовы ехать домой? – осведомился он.

В ее настоящий дом – конечно, но осталось еще пятьдесят девять дней, которые она должна провести в этом аду. Один уже прошел. Обычный день в Нэшарте, предположила Тиффани. Для них по крайней мере. Если бы она имела хоть малейшее намерение остаться здесь, то, наверное, постаралась бы привыкнуть к здешним нравам. Хотя вряд ли это возможно. В любом случае Хантер и Диган казались слишком беспечными в своем отношении к стычке, которую она только что наблюдала.

– Пока нет, – возразила Тиффани. – Я намерена сделать вид, что это цивилизованный город, и все таки перекусить в местном ресторане. – Она повернулась к Хантеру. – Если вы скажете, что это небезопасно, я отправлюсь на железнодорожную станцию и куплю билет домой. Так это безопасно, мистер Каллахан?

– Безопасно. Пока. Но вы сделаете нам большое одолжение, если впредь не будете просить отвезти вас в город в субботу.

– О, уверяю вас, я это уже усвоила. Хотя ваш ответ нисколько меня не успокоил, – заявила Тиффани, гордо направившись в сторону ресторана.

Он догнал ее и зашагал рядом.

– Я не допущу, чтобы с вами что нибудь случилось, Рыжик. Клянусь.

В его голосе прозвучали уверенность и искреннее желание обеспечить ее безопасность. Неужели Хантеру не чужда галантность? Итак, помимо заразительного юмора, невероятной привлекательности, храбрости, которую она только что наблюдала, Хантер Каллахан обладает еще и этим положительным качеством? Оставалось только надеяться, что, продолжая изображать Дженнифер, она обнаружит у него больше отрицательных качеств, чем положительных. Конечно, то, что он пытается очаровать Дженнифер, забыв о своей невесте, выглядит достаточно скверно. Но это еще надо доказать.

Возле ресторана их ждал Эндрю Баффало. Тиффани представила его своим спутникам. Мальчик был так рад получить настоящую работу, что даже не насторожился при виде Дигана. Тиффани опасалась, что ресторан окажется простоватым на ее вкус, но была приятно удивлена внутренней обстановкой, белыми вышитыми скатертями и даже букетиками маргариток на каждом столике, хотя и поставленными в стеклянные кружки вместо вазочек. Зал оказался полон, но было время ленча, а в ресторане имелось только десять столиков.

Их проводили к последнему свободному столику. По пути Хантер несколько раз останавливался, отвечая на вопросы знакомых о здоровье его матери. Он не счел нужным представить Тиффани, и ей пришлось напомнить себе, что она всего лишь служит в его доме. Она бы тоже не стала представлять прислугу друзьям своей матери. Так что Дженнифер, по всей вероятности, отнеслась бы к ситуации с пониманием, хотя она, Тиффани, чувствует себя задетой. Но Диган не дал ей шанса разобраться в противоречивых чувствах, препроводив прямо к столику. Право, ей нужно лучше следить за собой. Порой она ведет себя и говорит, как Тиффани, а не как экономка, которую изображает.

Но некоторые эмоции, как вскоре убедилась Тиффани, просто не поддавались контролю. И ее реакция на Хантера, когда он уселся за столик, оказалась одной из них. Это была одна из самых мучительных трапез в ее жизни, и без всяких к тому оснований. Пока они ели, Хантер подверг Эндрю настоящему допросу. Тиффани ожидала этого и не особенно возражала. Ведь Эндрю предстоит жить на ранчо Каллаханов. Но слушала она вполуха.

Весь день она изо всех сил старалась не обращать внимания, как красив Хантер. Это было довольно просто, когда она не смотрела на него, но в ресторане, сидя напротив, чувствовала себя как на сковородке. И знала почему. Хантер не сводил с нее глаз, даже когда говорил с Эндрю. Это нервировало Тиффани, заставляя краснеть. И хотя ей хотелось сказать, чтобы он перестал, она не желала, чтобы он догадался, как действуют на нее его взгляды.

А когда нервничала, она начинала слишком много болтать. Воспользовавшись паузой, возникшей в беседе, она вмешалась в разговор:

– Когда я увидела вывеску ресторана, то подумала, что Сал – это сокращение от Салли, но Диган сказал, что здесь работают только мужчины.

– Вы были правы насчет имени. – При виде ее удивления Хантер рассмеялся. – Нет, это не мужское имя. Салли была женой Тома, хозяина этого заведения. Он назвал ресторан в ее честь и не стал менять название, когда она умерла. Весь город скорбел по ней, потому что Салли была замечательной женщиной. Мы опасались, что Том соберет вещи и вернется на восток, но Сара Уилсон предложила свою помощь. Она рожает каждый год, как кошка, так что у нее было молоко, чтобы выкормить ребенка Тома.

– Ты запутал даже меня, – сказал Диган. – Представляю, что думает мисс Флеминг.

– Ах да, извините, – отозвался Хантер. – Салли умерла при родах на второй год ее пребывания здесь.

– В Нэшарте нет доктора? – спросила Тиффани.

– Есть, но мужчины с подобными навыками здесь большая редкость. Насколько я знаю, на многие мили вокруг мы единственные, у кого есть доктор. Его часто вызывают в соседние поселки, так что он не всегда бывает под рукой, когда возникают экстренные случаи. Такие, как осложнения при родах, как это случилось с Салли.

Это замечание заставило Тиффани осознать, что она слышит еще об одной опасности, подстерегающей жителей Запада, особенно женщин. Получала ли ее мать помощь, рожая четырех детей? И какой храброй надо быть, чтобы пойти на это, рискуя умереть!

Это была печальная история, и Тиффани сменила тему.

– Сколько же детей у Сары Уилсон, чтобы удостоиться такого сравнения? Пять? Шесть?

– Двенадцать.

– И она еще не пристрелила своего мужа?

Хантер расхохотался. Тиффани и сама едва сдержала улыбку, но она не шутила. Бедная женщина!

– Вы не любите детей? – с любопытством спросил он.

– Я… даже не знаю, – призналась она. – Я не слишком часто общаюсь с ними.

– Я хотел спросить, сколько детей вы хотели бы иметь, когда выйдете замуж?

– Гораздо более умеренное количество.

– Я бы не сказала, – возразила она. – Вообще то у меня ровный, добродушный характер.

– В таком случае вы его тщательно скрываете.

Тиффани вспыхнула. Наверное, он опять шутит. Но даже если нет, она не может обсуждать с ним тот хаос, в который превратилась ее жизнь – ведь он сам тому причиной.

Она снова сменила тему разговора.

– Я рада, что Том решил остаться и растить своих детей здесь. Цыплята – просто объедение.

Особенно сливочный соус, который придавал блюду неповторимый вкус. Если бы не неудачный опыт с городским пекарем, Тиффани, возможно, попросила бы у Тома рецепт. Но глядя, как он перемещается по залу от столика к столику, выслушивая комплименты и принимая деньги от довольных посетителей, она с некоторым опозданием поняла, что ни пекарь, ни повар не захотят делиться своими секретами, потому что это источник их дохода. Она заметила, что все ее спутники заказали говядину в том или ином виде, хотя бифштекс Дигана отличался от других, он был полит темным соусом. У нее сложилось впечатление, что он привык к более утонченной пище, как и она. Эти мысли привели Тиффани в уныние. Вряд ли она сумеет приготовить что нибудь столь же изысканное.

Хантер словно прочитал ее мысли.

– Не беспокойтесь, мы не ждем от вас разносолов. По крайней мере пока вы не освоитесь на кухне.

– Том из Чикаго. Его стряпня заставляет вас тосковать по дому?

О да! Она тосковала по дому с того момента, как покинула Нью Йорк. Но не собиралась признаваться в этом и продолжила расспросы:

– Почему Том оставил Чикаго и отправился так далеко на Запад, чтобы открыть ресторан?

Хантер пожал плечами.

– Деньги, точнее их отсутствие, заставляют многих людей покидать обжитые края. Том не мог открыть собственный ресторан на востоке. Здесь это ему почти ничего стоило, кроме строительных материалов, да и то половину ему пожертвовали. Местный люд был так рад заиметь в своем городе настоящий ресторан, что дружно взялся за дело и соорудил это заведение в рекордные сроки.

Они почти закончили с едой. Собственно, если бы они поднялись из за стола на несколько мгновений раньше, то наткнулись бы на одного из ее братьев, который только что вошел в дверь. Это было худшее из того, что могло случиться. Тиффани замерла, охваченная нерешительностью. Ей нужно срочно выбраться отсюда, но как объяснить свое поведение? Предполагается, что она не знакома с Уорренами и не может знать, что у двери стоит Сэм Уоррен с двумя юношами, которых она не узнала. Конечно, она могла ошибиться, ведь они не виделись пять лет и он так изменился…

Но чем больше она смотрела на молодого человека, тем больше убеждалась, что это Сэм. Он возмужал, даже обзавелся усиками, но это было его лицо – с белокурыми волосами и зелеными глазами. Боже, ей так сильно хотелось обнять его, что Тиффани чуть не прослезилась.

Но тут она услышала, как Диган сказал Хантеру:

– Я отвлеку его, пока ты выведешь ее через задний ход.

Выходит, она не единственная, кто заметил, что Сэм Уоррен вошел в ресторан? Хантер, поднявшись на ноги вслед за Диганом, обошел вокруг стола и взял ее за локоть:

– Не волнуйтесь, – тихо сказал он, – но только что сюда вошел Уоррен. Па не против, чтобы они узнали, что вы у нас. В конце концов, в этом весь смысл переманивания вас на нашу сторону. Но па хочет насладиться своей победой, так что лучше им пока оставаться в неведении.

– Я предпочла бы, чтобы они никогда не узнали, – шепотом отозвалась она. – Мне будет ужасно неловко, если придется объяснить им свое решение.

Хантер обнял ее за шею и прижал к себе, прикрывая от Сэма. Тиффани не возражала. Она не хотела, чтобы ее обнаружили. К счастью, ей удалось выбраться из зала, так и не услышав, как ее окликают по имени – по настоящему имени.

Глава 22

Оказавшись на улице, Хантер подхватил Тиффани под руку и торопливо зашагал к коновязи, где Диган оставил лошадей. Он не стал ждать, пока остальные догонят их. Забравшись в седло, он нагнулся и протянул ей руку. Тиффани не протестовала. Она была слишком расстроена, что чуть не попалась, и спешила уехать из города. Если бы Сэм узнал ее, она уже сегодня предстала бы перед своим отцом. Тихий голос в ее мозгу шепнул: «И воссоединилась бы со своими братьями». Разве это не стоит того, чтобы смириться с обществом Франклина? Нет. Слишком глубока душевная рана, которую он нанес ей своим безразличием. Придется найти какой нибудь другой способ повидаться с братьями, прежде чем она покинет Нэшарт.

– Нам нужно делать это чаще.

Потребовалось несколько секунд, чтобы замечание Хантера проникло в ее сознание. Это он о том, что она сидит практически у него на коленях? Господи, как это ее угораздило?

– Постойте! Я думала, что вы отвезете меня на конюшню. Я собиралась нанять лошадь, чтобы поехать домой.

– Вы уже едете домой.

– Но это крайне неприлично.

– Неприлично, что я везу вас домой? У вас странные представления о приличиях, Рыжик.

Тиффани закрыла рот, скрипнув зубами. В любом случае они уже выехали из города, и протестовать было поздно. Но он прекрасно понял, о чем она говорит. Вряд ли правила приличия на Западе так уж отличаются от тех, которым учили ее. Положение, в котором она оказалась, было слишком интимным. Хантер посадил ее не позади себя и не впереди. Он посадил ее боком, прямо на свое бедро, так что она не могла не видеть его лица.

Он казался чертовски довольным собой. Отвернувшись, чтобы не видеть его нахальной ухмылки, Тиффани смотрела на дорогу. Длинная грива лошади щекотала ее руку, развеваясь на ветру. Какое красивое животное. Тиффани хотелось бы иметь такую лошадь. Надо будет купить одну и отправить домой еще до своего отъезда отсюда. Ей будут завидовать все знакомые, с которыми она катается в Центральном парке. Большинство из них не знает об этой поездке. Тиффани было слишком стыдно рассказывать, куда и зачем она едет. Они были бы потрясены.

О Боже, ей нельзя думать о доме или о Сэме, которого она только что видела, иначе она расплачется. Нельзя позволять Хантеру лишать ее самообладания. Нужно сосредоточиться на том, чтобы представить себя Дженнифер, и завести нормальный разговор. Это поможет ей успокоиться.

– Симпатичная лошадка, – заметила она.

Хантер фыркнул, заставив Тиффани взглянуть на него. Он скорчил ироническую гримасу, обратившись к лошади:

– Не обращай внимания, Пэтчес, она просто неправильно выразилась. – Затем склонился к Тиффани и прошептал: – Не оскорбляйте его, он чертовски чувствительный.

Она рассмеялась, не сразу сообразив, что Хантер всего лишь воспользовался предлогом, чтобы приблизить к ней свое лицо. При виде этих голубых глаз так близко Тиффани затаила дыхание. Если бы он поцеловал ее сейчас… О Боже, она не представляла, как бы отреагировала.

– Я люблю ездить верхом, – торопливо сказала она. – Но предпочитаю держать поводья сама. Жаль, что вы не отвезли меня на конюшню, чтобы я наняла для себя лошадь.

Хантер отстранился, нарушив очарование момента, и Тиффани снова смогла дышать. Ей следовало бы почувствовать облегчение, но вместо этого она ощутила разочарование. С какой стати! Лучше не знать, каково это, когда тебя целует Хантер Каллахан.

– Никогда бы не подумал, что вы ездите верхом, – заметил он, приподняв бровь. – Мне казалось, что вы, городские жители, предпочитаете экипажи.

Наконец то нейтральная тема, которая поможет ей отвлечься.

– Вовсе нет. Я живу возле большого парка, наверное, самого большого в городе. Я была совсем девчонкой, когда научилась ездить верхом. Вы не могли бы как нибудь одолжить мне Пэтчеса?

Он покачал головой.

– Мужчина связан со своей лошадью особыми узами. Это как семья.

Тиффани рассмеялась, но остановилась, когда до нее дошло, что он не шутит. Тем не менее Хантер успел заметить:

– У вас чудесный смех, Дженни. Почему я так редко слышу его?

Потому что она постоянно находится в состоянии смятения и тревоги и, что еще хуже, жених, которого она собиралась с презрением отвергнуть, оказался таким милым. Не считая, конечно, тех моментов, когда он занят соблазнением женщин, включая ее саму. Но поскольку она не могла сказать ничего подобного вслух, то отозвалась чопорным тоном:

– Экономка должна держаться с достоинством.

– Бросьте. – Он хмыкнул. – Возможно, так принято в шикарных домах, в которых вы работали на востоке, но теперь вы в Монтане.

Неужели он должен постоянно напоминать ей об этом? Раздосадованная, Тиффани вернулась к теме, которая ненадолго успокоила ее нервы, и к шутке Хантера – если он шутил – насчет лошади.

– Вы пошутили насчет Пэтчеса? У меня две собственные лошади. Признаюсь, я никогда не воспринимала их как домашних любимцев.

На его лице отразилось любопытство.

– Лошади недешевы. Вы могли позволить себе лошадь?

Мысленно застонав, Тиффани постаралась придумать разумное объяснение.

– Близкий друг моего отца разводит лошадей. У него очень привередливый наниматель. Если лошадь не соответствует требованиям, он приказывает избавиться от нее. Друг моего отца предпочитает раздавать забракованных животных, кому только может.

– Понятно, – презрительно отозвался Хантер. – В наших краях мы просто отпускаем лошадей на волю. На ранчо есть несколько запасных лошадей. Можете ездить на одной из них. Просто скажите, когда захотите покататься, чтобы я составил вам компанию.

Тиффани нахмурилась.

– Не хотелось бы подлаживаться под ваше расписание. Я предпочла бы кататься, когда у меня возникнет такое желание… и без сопровождения.

– Вы умеете стрелять из револьвера?

– А из ружья?

– Конечно, нет.

– В таком случае вам нельзя кататься одной.

Тиффани поспорила бы, если бы из его тона не следовало, что это бесполезно. Наверное, ей нужно научиться стрелять. Хотя зачем беспокоиться, если она не задержится здесь надолго?

И тут ее осенило:

– Если у вас есть лишние лошади, почему вы сегодня не захватили одну из них для меня?

– И упустил бы возможность посадить вас к себе на колени на обратном пути? Черт, ни за что!

Выходит, он заранее спланировал эту неловкую ситуацию, в которой она оказалась? И теперь ухмыляется во весь рот, чуть ли не похлопывая себя по спине, довольный собственной изобретательностью. Неужели он ведет себя подобным образом с каждой женщиной, которая попадается на пути? Что ж, лишний повод выяснить, что это: невинный флирт, или он действительно решил соблазнить ее, точнее Дженнифер? Но как она это сделает, если отвергает все его попытки проявить симпатию? Пожалуй, ей следует быть любезнее с Хантером, возможно, даже ответить на его заигрывание, чтобы посмотреть, куда оно ведет. Нет, это отдает провокацией: искушать Хантера на измену невесте. Она не может с чистой совестью воспользоваться его изменой, чтобы избавиться от нежеланного брака, если сама же ее спровоцирует. Вот если это будет его идея, то она послужит убедительным доказательством его ветреной натуры, которое Тиффани могла бы представить своей матери.

Погруженная в свои мысли, она не сразу осознала, что уже некоторое время рассеянно взирает на Хантера. Очевидно, это продолжалось достаточно долго, чтобы внушить ему мысль, будто она не против романтического продолжения. Его голова медленно склонилась, а глаза, удивительно голубые и чувственные, скрестились с ее взглядом. У Тиффани перехватило дыхание, она замерла, не в силах остановить происходящее. Она не могла даже пошевелиться, вдыхая его терпкий мужской запах, смесь ароматов кожи, хвои и чего то еще, что она не могла определить. Но ей нравился этот запах и хотелось узнать, каков его поцелуй. Впрочем, если она позволит Хантеру поцеловать себя, то может войти во вкус и ее привычный мир изменится самым драматическим образом. А если это понравится ему… он может захотеть большего. Наверняка для него это обычное дело – соблазнять по одной женщине в день. А то и двух, если вспомнить, как обнимала его сегодня Перл.

Эта мысль мгновенно вывела Тиффани из гипнотического состояния, в котором она пребывала.

– Стойте!

Она имела в виду поцелуй, но Хантер, должно быть, подумал, что она хочет, чтобы он остановил лошадь. Пэтчес остановился. Сделав глубокий успокаивающий вдох, Тиффани огляделась и обнаружила, что они находятся рядом с озером, неподалеку от заброшенного дома.

– Я видела этот дом вчера. Не могли бы мы подойти ближе?

– Я и не собирался.

С каждым произнесенным словом Тиффани все больше заводилась и теперь, казалось, не могла остановиться:

– И забудем про дом. Просто отвезите меня на ранчо. Нам не следует оставаться наедине. Это неприлично, и теперь вы видите почему. Это порождает у вас ложные мысли.

– Наверное, все дело в рыжих волосах, – буркнул Хантер себе под нос и позволил ей соскользнуть на землю, прежде чем спешиться самому. – Пойдемте.

Держа поводья в одной руке, он схватил Тиффани за руку и повел через заросли деревьев к воде и недостроенному дому. Она попыталась вырвать руку.

– Перестаньте, – сказал он, заметив, что она все еще злится. – Незачем кукситься из за безобидного поцелуя, до которого не дошло.

Безобидного? Неужели он действительно так считает? Что поцелуи ничего не значат? Наверное, она чересчур нервно реагирует, смешивая две свои личности: ту, которой она является, и ту, за которую он ее принимает. Нужно продумать, как вести себя с ним, если она не хочет потерять работу… и возможного союзника. Потому что если Хантер Каллахан так щедро раздает свои привязанности, как постепенно выясняется, то… помочь ей избежать этого брака может не кто нибудь, а именно он.

Они подошли к дому, представлявшему собой голый остов из деревянных балок. Их расположение указывало, что дом гораздо больше, чем казалось издали. Теперь, когда Диган упомянул в ее присутствии о помолвке, Тиффани собиралась расспросить о ней Хантера, для чего и попросила показать дом. Обсуждение дома и его предназначения предоставляло отличную возможность вызвать его на откровенность. Но если она не в состоянии обуздать свое возмущение, может, это не такой уж удачный момент? Нет, возмущенная или нет, но она должна узнать, что он думает по этому поводу.

– Я слышала, – начала она, – что этот дом строится для вас и вашей невесты. Это еще одна причина, почему я не хочу, чтобы вы целовали меня.

Хантер выпустил ее руку, бросив на Тиффани острый взгляд.

– Кто рассказал вам об этом?

– Диган, когда утром я спросила его о вражде между семьями. Значит, это правда? Вы обручены с дочерью Уоррена?

– И что с того? Я должен перестать жить в ожидании, пока появится эта девушка? Я никогда не встречался с ней, Рыжик. Здесь нет никаких чувств.

– Но вы собираетесь жениться на ней.

– Ну, это еще под вопросом. Мой па надеется, что она мне понравится, но он не станет настаивать, если я буду против.

– Звучит так, словно вы всегда были уверены, что все будет зависеть от вашего выбора. Тогда чем вы недовольны? Тем, что все считают, что рано или поздно это случится?

– Именно, – огрызнулся он. – И черт побери, я не намерен притворяться, что женат, пока не женюсь на самом деле.

Его отношение изумило Тиффани. Она не ожидала такого. Он говорил о предстоящем браке как о петле на шее.

Хантер, должно быть, заметил ее удивление, потому что продолжил уже спокойнее:

– Это обременяло меня всю жизнь. В тот день, когда я начал обращать внимание на девочек, па отвел меня в сторону и сказал: трогай, но не привязывайся, жена для тебя уже выбрана. Какого черта? Мы живем в девятнадцатом веке! Кто, к дьяволу, хранит верность обручению, устроенному в младенчестве? И во имя чего? Неужели два человека не могут сесть рядом и сказать: это не наша схватка, так какого черта мы стреляем друг в друга? Чему вы улыбаетесь? По вашему, это забавно?

Тиффани удивлялась, что не смеется. Все, что он только что сказал, было эхом ее собственных мыслей, хотя она и не могла признаться в этом.

– Вовсе нет. Просто я подумала, а что, если ваша нареченная рассуждает так же?

– Надеюсь, – буркнул он.

– Но вы никогда не задумывались над этим?

– Пожалуй, нет. Я полагал, что она поступит, как ей велят.

– И возможно, напрасно, – резко бросила Тиффани, двинувшись прочь.

Хантер остановил ее.

– Куда вы торопитесь? Вы действительно думаете, что я ей не понравлюсь?

– Если она сколько нибудь похожа на меня, то она привыкла к воспитанным городским джентльменам, а не к нахальным, чересчур самоуверенным ковбоям, которые не знают, когда остановиться.

Он усмехнулся.

– Чересчур самоуверенным? – Он вошел внутрь деревянного каркаса и остановился, подбоченившись и обводя взглядом постройку, которая, возможно, никогда не будет закончена. Тиффани двинулась следом, пока не заметила, как помрачнело его лицо. Она никогда не видела Хантера таким. Сердитым. Очень сердитым. Не на нее, хотя, возможно, на нее настоящую. Наверное, она выбрала неудачное место для обсуждения помолвки, ведь здесь сам дом служил таким явным напоминанием о ней.

Эта мысль получила подтверждение, когда Хантер вдруг ударил ногой по угловому столбу. Потребовались еще два удара, чтобы тот треснул. Хантер отскочил в сторону, когда балка над его головой начала рушиться, хотя гвозди удержали ее от падения на землю. Она просто повисла, безнадежно сломанная.

– Зачем вы это сделали? – недоверчиво спросила Тиффани.

– Эту чертову стройку не следовало начинать, ведь неизвестно, будет ли здесь кто нибудь жить. Я хотел развалить ее до основания. – Он снова схватил ее за руку. – Не стоило приходить сюда. Это была ошибка. Пойдемте, я отвезу вас на ранчо.

Тиффани не возражала. Он даже не подозревает, что только что сообщил лучшие новости из всех, какие она слышала после своего прибытия в Монтану. Эта помолвка ненавистна ему так же, как ей. Тогда почему она не радуется? Неужели она настолько тщеславна, чтобы расстроиться из за того, что он не хочет жениться на ней?

Джоанна Линдсей

Когда любовь ждет

Посвящается Вивиан и Биллу Валье, моим вторым родителям

Англия, 1176 год

Сэр Гиберт Фицалан, прислонившись к толстому стволу дерева, наблюдал, как две служанки собирали остатки обеда, проходившего на открытом воздухе. Сэр Гиберт был в меру хорош собой, однако не соблазнялся вниманием женщин, и даже служанки его госпожи порой раздражали его. Именно в эту минуту более юная из двух служанок, по имени Уилда, бросила на него взгляд. Заметив, как вызывающе она держится, он быстро отвел глаза, и лицо его вспыхнуло.

Весна была в самом разгаре, и Уилда оказалась не единственной из женщин, бросавших пламенные взоры на сэра Гиберта. Но не только на него она обращала свои чары. Уилда была, бесспорно, хорошенькой, с изящным маленьким носиком и розовыми щечками. Ее каштановые волосы блестели, к тому же природа одарила ее и великолепной фигурой.

Однако Гиберт считал себя убежденным холостяком. К тому же Уилда была слишком молоденькой для мужчины сорока пяти лет. В самом деле, она была такой же юной, как леди Леони, которой оба они служили, а леди было всего девятнадцать лет.

Сэр Гиберт думал о Леони Монтвинской как о своей дочери. В эту минуту, когда на его глазах она удалялась в лес с луга, где начала собирать весенние травы, он послал четверых воинов издали оберегать ее. Он привел десять человек, чтобы охранять госпожу, и у воинов хватало ума не ворчать из-за того, что им приходится исполнять такую обязанность, которая никак не относилась к числу любимых. Леони нередко просила их собирать указанные ею растения. Это занятие было недостойным мужчин.

До наступления весны для сопровождения леди Леони было достаточно и трех воинов, но теперь в Круеле поселился новый хозяин, в его-то лесные владения Леони и направилась собирать травы. Сэра Гиберта новый владелец всех земель Кемпстона серьезно беспокоил.

Старый владелец Кемпстона, сэр Эдмонд Монтиньи, не был симпатичен Гиберту, однако старый барон, по крайней мере, не осложнял соседям жизнь. Новый же хозяин Кемпстона постоянно жаловался на крепостных Першвика с тех пор, как только вступил во владение крепостью Круел. И дело вовсе не в том, что жалобы действительно были обоснованны. Хуже всего было то, что леди Леони чувствовала свою личную ответственность за проступки своих слуг.

Позвольте мне разобраться с этим, сэр Гиберт, - взмолилась она, впервые узнав про эти жалобы. - Боюсь, мои крепостные считают, что делают для меня доброе дело, творя бесчинства в Круеле. - Поясняя свои слова, она призналась:

Я была в деревне в тот день, когда Алан Монтиньи приехал сообщить мне, что приключилось с ним и его отцом. Слишком многие крепостные видели, как я расстроена, и, боюсь, слышали, как я желала несчастья Черному Волку, который ныне владеет Круелом.

Гиберт с трудом верил, что Леони может кого-либо проклясть. Леони на такое не способна. Она слишком хороша, слишком добра, слишком быстро стремится исправить ошибки, облегчить другому заботы. Нет, считал сэр Гиберт, она не способна на дурные поступки. Она была избалована его опекой. Но, спрашивал он себя, если бы этого не сделал он, то кто? Конечно же, не ее отец, уславший Леони прочь из своего дома шесть лет назад, когда умерла ее мать. Он отправил ее в крепость Першвик вместе с Беатрисой, сестрой ее матери, потому что ему невыносимо было постоянно видеть ту, что так напоминала любимую жену.

Гиберт не мог постичь этого поступка, но ведь ему не довелось близко знать сэра Уильяма Монтвинского, хотя и поселился в его доме вместе с леди Элизабет, когда она стала женой сэра Уильяма. Леди Элизабет, дочери эрла - а она была пятым, самым младшим ребенком, - было дозволено выйти замуж по любви. Сэр Уильям никоим образом не был ей ровней, но любил ее, может быть, даже слишком сильно. Кончина жены погубила его, и он, видимо, не мог выносить присутствие своего единственного ребенка. Леони, как и Элизабет, была миниатюрной, изящной, светловолосой, природа щедро одарила ее необыкновенными волосами серебристого оттенка и серебристо-серыми глазами. Чтобы описать Леони, слово «красивая» было недостаточно.

Он вздохнул, думая об этих двух женщинах, матери и дочери; одна умерла, вторая была так же дорога ему, как и ее мать. Вдруг он замер: его благостные размышления были прерваны донесшимся из леса боевым кличем, яростным воплем.

Всего секунду Гиберт простоял без движения - выхватив меч из ножен, он бросился в лес. Четверка воинов, ждавшая неподалеку вместе с лошадьми, кинулась вслед за ним, и каждый в душе надеялся, что ушедшие с Леони воины держались рядом с ней.

Углубившаяся в лес Леони Монтвинская на мгновение тоже обмерла, услышав этот нечеловеческий вопль. Как обычно, она удалилась от сопровождавших ее воинов на значительное расстояние. Теперь же ей почудилось, что поблизости находится некий чудовищный, подобный дьяволу зверь. И все-таки природное любопытство, столь несвойственное леди, побудило ее направиться туда, откуда донесся этот вопль, вместо того чтобы вернуться к своим воинам.

Она почувствовала запах дыма и побежала изо всех сил, продираясь сквозь кусты и деревья, пока не обнаружила, откуда шел дым, - сгорела избушка лесоруба. Один из рыцарей стоял, глядя на дымящиеся остатки жилища, и пятеро других рыцарей и пятнадцать воинов в полном вооружении верхом на лошадях также молча смотрели на уничтоженное строение. Закованный в латы рыцарь расхаживал между пепелищем и людьми. Пока Леони разглядывала эту сцену, он разразился яростной бранью, и тут она поняла, откуда донесся тот ужасающий вопль. Поняла и то, кто этот рыцарь. Она отступила за кусты, где ее не было видно, радуясь, что темно-зеленая накидка скрывает ее.

Однако укрытие перестало быть тайным, когда ее воины примчались вслед за ней. Леони быстро повернулась к ним, умоляя молчать, и жестом попросила удалиться. Она бесшумно подошла к ним, воины окружили ее кольцом и направились в сторону замка. Спустя секунду сэр Гиберт и остальные воины присоединились к ним.

Нет никакой опасности, - уверенно сообщила она сэру Гиберту. - Но мы должны уйти отсюда. Владелец Кемпстона обнаружил сгоревшую дотла хижину лесника и, похоже, очень разгневан.

Вы видели его?

Да. Он совершенно взбешен.

Сэр Гиберт фыркнул и поспешно увлек Леони прочь. Нельзя, чтобы ее обнаружили в сопровождении оруженосцев рядом со сгоревшей хижиной. Как ей тогда доказывать непричастность?

Позже, когда опасность минует, крепостные вернутся в лес и заберут собранные Леони травы. Сейчас же леди Леони и вооруженных воинов нужно было увести от этого места.

Помогая ей сесть в седло, сэр Гиберт спросил:

Откуда вам известно, что вы видели Черного Волка?

На его платье на черном поле вышит серебряный волк.

Леони не сказала, что однажды уже видела этого человека. Она не решилась бы сказать об этом сэру Гиберту, потому что как-то раз, укрыв свое лицо, тайком от него уехала из крепости на турнир в Круел. Позже она сожалела об этом.

Скорее всего это был он, хотя его воины и слуги тоже носят те же цвета, - согласился сэр Гиберт, вспомнив тот ужасный вопль. - Вы заметили, как он выглядит?

Нет. - Ей не совсем удалось скрыть разочарование, сквозившее в ее тоне. - На нем был шлем. Но он громадного роста, это было очевидно.

Будем надеяться, что на этот раз он не пришлет сюда своих людей, а приедет сам, чтобы проследить, все ли приведено в порядок.

А может быть, он приведет свое войско - Моя госпожа, у него нет доказательств. Разве только один крепостной будет свидетельствовать против другого. Теперь же укройтесь в крепости, а я поеду за остальными и присмотрю за тем, чтобы деревня была надежно защищена.

Леони отправилась домой с четырьмя оруженосцами и двумя служанками. Она поняла, что недостаточно решительно предостерегала своих людей от распрей с крепостными из Круела. По правде говоря, предупреждала она их не слишком охотно, потому что ее устраивало то, что нового хозяина Кемпстона одолевали домашние неурядицы.

Ранее ей хотелось скрасить условия жизни для своих людей, устроив в следующий праздник развлечения в Першвике. Но беспокойство из-за Черного Волка и неуверенность в том, как он поступит, убедили ее в том, что в крепости не стоит собирать много людей Нет, лучше будет, если она внимательно проследит за делами соседа и не позволит своим людям собираться там, где наверняка станут пить крепкие напитки Она знала - они вполне могли задумать такое, что легко обернулось бы против нее Конечно, если жители ее деревни решат затеять заговор против Черного Волка, ей лучше остаться в стороне.

Она поняла, что ей нужно сделать. Необходимо еще раз поговорить со своими людьми как можно тверже. Но, подумав о дорогом Алане, изгнанном из дома, и бедном сэре Эдмонде, ушедшем из жизни для того, чтобы король Генрих [Имеется в виду король Генрих II Плантагенет, который изгонял мятежных феодалов из их владений и одаривал землями своих приверженцев.] мог одарить одного из своих наемников прекрасным имением, она поняла, что вряд ли желает Черному Волку мирную жизнь.

Леони передала мыло служанке и наклонилась, чтобы Уилда могла вымыть ей спину. Она жестом отказалась от ведра с водой, чтобы смыть пену, а вместо этого опустилась в большую ванну, чтобы насладиться успокаивающими настоями из трав, пока вода не остыла.

В очаге горел огонь, согревая комнату. За окном стоял тихий весенний вечер, но голые каменные стены замка Першвик источали холод, который никогда не покидал ее покоев. А потолок комнаты Леони, соединявшийся с потолком просторного зала, позволял сквознякам спокойно гулять здесь.

Имение Першвик было старым, оно не предназначалось ни для уютной жизни, ни для приема гостей. Зал был просторным, но не перестраивался с тех пор, как его построили сто лет назад. Комнату Леони отделяли от дальнего конца зала деревянные перегородки. Она жила в этой комнате вместе со своей тетей Беатрисой, и, чтобы каждая из них могла уединиться, комнату тоже делила пополам перегородка. В отличие от некоторых новых строений, в доме не было женского крыла, к залу ни сбоку, ни сверху не примыкали другие комнаты. Слуги спали в зале, а воины в башне, где жил и сэр Гиберт.

Несмотря на свою примитивность, Першвик был для Леони родным домом, здесь она жила последние шесть лет. Со времени приезда сюда она ни разу не посетила Монтвин, в котором родилась. С отцом своим она тоже не виделась. Тем не менее замок Монтвин находился на расстоянии всего пяти миль. В замке жил ее отец сэр Уильям со своей новой женой леди Джудит, которая вышла за него замуж через год после смерти матери Леони.

Можно ли было винить ее за то, что она не могла больше с лаской думать о своем отце? Она никак не заслужила столь жестокую судьбу - после счастливого детства и жизни с любящими родителями сразу лишиться обоих.

Раньше она всем сердцем любила отца, теперь же не питала к нему теплых чувств. Временами она даже проклинала его. Так бывало тогда, когда он посылал своих слуг забирать припасы из ее складов ради своих буйных увеселений - и не только в Першвике, но и в крепостях Ретел и Мархилл. Обе они тоже принадлежали ей. Он ни разу не послал дочери весточки, но пользовался плодами ее напряженной работы, присваивая себе все доходы и полученные деньги.

Однако за последние несколько лет удача гораздо реже сопутствовала ему, потому что Леони научилась обманывать управителя из Монтвйна. Когда он приезжал за податью со своим списком, ее склады были почти пусты, а припасы спрятаны в самых невероятных местах усадьбы. Она таким же образом припрятывала специи и ткани, купленные у купцов в Ретеле, потому что иногда с управителем приезжала леди Джудит, считавшая, что может свободно распоряжаться всем, что найдет в Першвике.

Временами хитрость Леони играла с ней злую шутку, когда ей не удавалось вспомнить все свои потайные места. Но вместо того, чтобы отказаться от этого замысла или же признаться в своем обмане священнику Першвика и попросить у него помощи, она убедила отца Беннета, чтобы он научил ее читать и писать. Она могла составить перечень великого множества своих потаенных укрытий. Теперь ее крепостным не грозил голод, а ее собственный стол был обильным. И за это она не была обязана благодарить своего отца.

Леони выпрямилась, чтобы обмыться, потом Уилда укутала ее в теплую ночную рубашку, поскольку в эту ночь она уже не будет выходить из комнаты. Тетя Беатриса сидела у огня с шитьем, по обыкновению погрузившись в свои мысли. Беатриса, самая старшая из сестер Элизабет, давно овдовела. Она лишилась данных ей в приданое земель - после смерти ее мужа они отошли его родственникам, и замуж она больше не вышла. Она утверждала, что такая жизнь ей больше по нраву. Беатриса жила у своего брата, эрла Шеффордского, пока не умерла Элизабет. Вскоре после этого Леони бросили на попечение ее вассала Гиберта Фицалана, и тетя Беатриса сочла своим долгом остаться с ней и ухаживать за ней.

Скорее, пожалуй, наоборот, уходом занималась Леони, потому что Беатриса была робкой. И затворническая жизнь в Першвике вовсе не сделала ее решительной. Как одна из первых чад покойного эрла Шеффордского, она знала отца в самые бурные периоды жизни, тогда как младшая, Элизабет, помнила его слабым человеком и любящим отцом.

Леони не была знакома с нынешним эрлом, чьи владения находились на севере, далеко от центральных графств. Когда она достигла совершеннолетия и стала мечтать о замужестве, ей захотелось встретиться со своим дядей. Однако тетя ласково объяснила ей, что у эрла восемь братьев и сестер и десятки племянниц и племянников помимо своих собственных шестерых детей, да еще внуков, поэтому он, конечно же, не станет заботиться о дочери своей неудачно вышедшей замуж и ныне умершей сестры.

Леони, которой в то время исполнилось пятнадцать лет, а жила она вдали от окружающего мира, стало казаться, что она никогда не выйдет замуж. Но вскоре в ее душе утвердилась гордость, не позволявшая просить помощи у родственников, которые ее не знали и ею не интересовались.

Спустя некоторое время она стала думать, что жить без мужа лучше. Для нее не существовало обычной угрозы быть сосланной в женский монастырь, она была владелицей своей собственной независимой крепости, должна была давать отчет только отцу, который никогда не встречался с ней и вряд ли проявит к ней большее внимание.

Такое положение было единственным в своем роде и завидным, признавалась она себе, когда ушли в прошлое ее первые мечты о любви. Большинство невест даже не знали своих будущих мужей до самой свадьбы и вполне могли оказаться собственностью либо старика, либо жестокого, невнимательного мужа. Только крепостные выходили замуж по любви.

Ей никогда не приходилось видеть турнир, поэтому ей захотелось поехать туда. Король Генрих запретил все турниры, кроме нескольких, которые проводились в особых случаях и с его разрешения. В прошлом слишком многие турниры завершались кровавыми схватками. Во Франции турниры проводились постоянно и почти повсюду, и многие рыцари разбогатели, переезжая с одного турнира на другой. В Англии дело обстояло иначе.

Сначала турнир в Круеле оказался захватывающим. Черный Волк выехал на поле в полных доспехах в окружении шести рыцарей, рослых, внушительных, в одежде, украшенной черным и серебряным цветами. Семеро их противников тоже были хорошо вооружены. В некоторых из них Леони узнала вассалов сэра Эдмонда Монтиньи. К тому времени Черный Водк стал их новым сюзереном.

Она не задалась вопросом, почему нынешний владелец Кемпстона бросает вызов своим новым вассалам. Тому могло быть много возможных объяснений, которые ее не интересовали. Ее внимание привлек Черный Волк и леди, бросившаяся на поле, чтобы вручить ему знак любви. Подхватив леди на руки, он крепко поцеловал ее. Не была ли она его женой?

Толпа приветствовала этот поцелуй, а затем сразу началась схватка, подобие сражения, в котором все соперники схватились яростно. Схватка шла по строгим правилам, отличавшимся от настоящего сражения, но в то утро правилами пренебрегли. С самого начала стало ясно, что все семь рыцарей-соперников намеревались выбить Черного Волка из седла. Они быстро добились своего, и только стремительное вмешательство его собственных рыцарей спасло его от поражения. Ему даже пришлось окриком удержать их от преследования, когда противники бросились прочь.

Все закончилось слишком быстро, и Леони отправилась домой, преисполненная разочарования, чувствуя удовлетворение только из-за того, что некоторые из новых вассалов Черного Волка, очевидно, не признали его своим сюзереном. Почему? Она не знала, что же он совершил. Но достаточно и того, что его вступление во владение Кемпстоном не прошло легко.

Леони отпустила Уилду и присела у очага рядом с тетушкой, задумчиво глядя в огонь. Она вспоминала пожар в лесу и пыталась предугадать, какие новые заботы ожидают ее.

Ты обеспокоена из-за нашего нового соседа? Удивленная, Леони искоса посмотрела на Беатрису. Она не хотела обременять ее этими заботами.

О чем можно беспокоиться? - уклончиво ответила Леони.

Дитя мое, видит Бог, не нужно скрывать от меня твои заботы. Не думаешь ли ты, что я не замечаю происходящего вокруг?

Леони именно так и считала.

Тетя Беатриса, это не имеет особого значения.

Значит, наглые юные рыцари больше не будут приезжать сюда и грубо угрожать нам? Леони пожала плечами.

Это всего лишь грубые слова. Мужчины любят грозить и брюзжать.

О да, уж это мне известно. Они обе рассмеялись, потому что Беатриса, разумеется, знала о мужчинах больше, чем Леони.

Я боялась, что сегодня у нас будут посетители, - призналась Леони, - но никто не явился. Должно быть, они не винят нас в случившемся сегодня.

Беатриса задумчиво нахмурилась, и племянница спросила ее:

Ты думаешь, на этот раз Черный Волк задумал что-то другое?

Возможно. Даже странно, что он до сих пор не сжег нашу деревню.

Он не посмел бы этого сделать! - воскликнула Леони. - У него нет доказательств, что в его бедах повинны мои крепостные. Это наговоры его крепостных.

Да, но для многих мужчин и этого достаточно. Хватает одних подозрений, - вздохнула Беатриса. Гнев Леони угас.

Мне это известно. Завтра я пойду в деревню и потребую, чтобы отныне никто и ни под каким видом не покидал Першвик. Осложнений больше не будет. Мы должны этого добиться.

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Джоанна Линдсей
Любовь не ждёт

Глава 1

Еще до того, как ее дочь, Тиффани, открыла парадную дверь городского особняка, Роуз Уоррен перестала плакать, но она не могла выбросить из головы слова, расстроившие ее до слез: «Приезжай с ней, Роуз. Прошло пятнадцать лет. Неужели ты недостаточно долго мучила всех нас?»

Обычно она позволяла дочери читать письма от Франклина Уоррена. Он всегда сохранял нейтральный тон, так чтобы Роуз могла делиться ими с дочерью. Но не на этот раз, и Роуз поспешно смяла письмо и сунула его в карман, услышав голос Тиффани, донесшийся из холла. Дочь не знала, почему ее родители не живут вместе. Даже Фрэнк не знал истинной причины, заставившей Роуз покинуть его. И по прошествии стольких лет казалось, что лучше оставить все как есть.

– Тиффани, зайди, пожалуйста, в гостиную! – окликнула Роуз дочь, прежде чем та поднялась наверх, в свою комнату.

Войдя в гостиную, Тиффани сняла шляпку, блеснув в полуденном свете рыжевато белокурыми волосами. Затем стянула с плеч короткую легкую накидку. Хотя погода стояла теплая, приличия требовали, чтобы респектабельные дамы, выходя из дома, одевались соответственно.

Глядя на дочь, Роуз в очередной раз осознала, что ее дорогая малышка уже не маленькая. В этому году Тиффани исполнилось восемнадцать, и Роуз молилась, чтобы ее дочь перестала расти. Со своими пятью футами и восемью дюймами она уже существенно превысила средний рост и часто сетовала по этому поводу. Ростом Тиффани пошла в отца, от него же унаследовала изумрудно зеленые глаза, просто не знала об этом. От Роуз ей достались изящные черты, делавшие ее на редкость хорошенькой, и рыжие волосы, но скорее медного оттенка.

– Я получила письмо от твоего отца.

Ответа не последовало.

Раньше Тиффани радовалась письмам Фрэнка, но это время давно закончилось – примерно тогда же она перестала спрашивать, когда он приедет.

Сердце Роуз разрывалось при виде безразличия, с которым дочь стала относиться к своему отцу. Конечно, у Тиффани не сохранилось никаких воспоминаний о Фрэнке. Она была слишком мала, когда они уехали из Нэшарта, небольшого городка в Монтане. Роуз сознавала, что нужно было позволить им встречаться. Фрэнк был достаточно великодушен, чтобы присылать к ней в Нью-Йорк мальчиков, и она чувствовала себя виноватой, что не платит ему тем же, не разрешая дочери навещать его в Монтане. Но она слишком боялась, что Фрэнк не позволит Тиффани вернуться домой. Это был ее ночной кошмар, и отнюдь не беспочвенный. В гневе Фрэнк угрожал, что заберет у нее дочь. Это была не единственная угроза, к которым он прибегал, пытаясь воссоединить свою семью, и вряд ли его можно было винить в этих попытках. Но Роуз знала, что этого никогда не случится. И теперь предстояло столкнуться с тем, чего она боялась больше всего: если Тиффани окажется в Монтане, она, Роуз, больше никогда ее не увидит.

Наверное, ей следовало настоять, чтобы жених Тиффани приехал в Нью Йорк и ухаживал за ней здесь. Но для Фрэнка это стало бы последней каплей. В течение пятнадцати лет он уважал ее желания и держался в стороне от дочери. Но пришло время, и Тиффани должна вернуться под его крышу. Мать обещала это Фрэнку и не может с чистой совестью держать их в разлуке и дальше.

Подойдя ближе, Тиффани протянула руку за письмом. Но Роуз указала ей на диван.

Тиффани, несколько озадаченная, приподняла бровь, но села напротив матери. Комната была большой, как и сам дом. Родители Роуз происходили из богатых семей, прибывших из Старого Света, и теперь все состояние принадлежало ей. Вернувшись с трехлетней дочкой из Монтаны, Роуз обнаружила, что мать поправляется от болезней, которые за те пять лет, что Роуз отсутствовала, сделали ее инвалидом. Мать прожила всего четыре года, но по крайней мере Тиффани узнала свою бабушку.

Это было мучительное время в жизни Роуз. Ей пришлось отказаться от мужа и трех сыновей, а потом она потеряла и свою единственную родительницу. Но по крайней мере у нее была Тиффани. Наверное, она сошла бы с ума, если бы пришлось отдать и Тиффани. Но этот день все же настал…

– Опять важный разговор? – скучающим тоном осведомилась Тиффани.

– Ты стала дерзкой, с тех пор как тебе исполнилось восемнадцать, – заметила Роуз.

– Ну, если ты так называешь возмущение, которое гложет меня, то прекрасно. Пусть я буду дерзкой.

– Тиффани…

– Я не поеду в Монтану, мама. Мне нет дела, что это означает кровопролитие. Я не поеду туда, даже если больше никогда не увижу своих братьев. Я отказываюсь выходить замуж за человека, которого никогда не видела, – заявила Тиффани, скрестив руки на груди и вызывающе вздернув подбородок. – Ну вот, наконец то я высказала все, что думаю, и не изменю своего решения.

– Я полностью с тобой согласна.

Глаза Тиффани удивленно расширились, и она радостно взвизгнула.

– Спасибо! Ты не представляешь, как я переживала по этому поводу…

– Позволь мне закончить, – перебила ее Роуз. – Я согласна, что нельзя выходить замуж за человека, которого ты никогда не видела. Ты поедешь в Монтану и познакомишься с ним. У тебя будет несколько месяцев, чтобы узнать его лучше. И если по истечении этого срока ты придешь к выводу, что он тебе не нравится, ты вправе покончить с этой помолвкой и вернуться в Нью Йорк еще до холодов. Даю тебе слово, Тиффани.

– Почему ты никогда не говорила, что я могу отказаться от этого брака, который вы с отцом устроили, когда я была совсем маленькая?

– Потому что надеялась, что ты по доброй воле согласишься с выбором, который я сделала для тебя. Мне хотелось, чтобы ты привыкла к этой идее и, возможно, даже стремилась к этому моменту.

– Но Монтана совсем дикое место!

– Неужели мы не можем поговорить, не переходя на крик? – осведомилась Роуз и с легкой усмешкой добавила: – Монтана совсем не такая дикая, как тебе представляется. Мне казалось, что братья убедили тебя в этом. Это одно из самых красивых мест, которые я когда либо видела. Вполне возможно, что тебе там понравится.

– Мне нравится здесь, где я выросла, где живут мои друзья, где живешь ты, – пробурчала Тиффани и продолжила громче: – И где мужчины не носят на поясе револьвер, всегда готовые выстрелить в человека. Как ты вообще могла согласиться на это, мама?

– Это было мое предложение.

Роуз никогда не признавалась в этом дочери, и теперь, глядя в изумрудные глаза Тиффани, расширившиеся от удивления, она пожалела, что не нашла способа объясниться раньше. Впрочем, вряд ли это было возможно.

– Выходит, это ты бросаешь меня на съедение волкам?

– Ради Бога, Тиффани, давай обойдемся без мелодрам. Это было единственное, что я могла придумать, чтобы покончить с враждой между Каллаханами и Уорренами. И хотя она началась не из за полоски земли с источником воды, расположенной между двумя ранчо, обе стороны используют эту землю, чтобы подогревать раздор, объявляя ее своей собственностью. Я никогда не видела таких безмозглых упрямцев. Стоит им одновременно оказаться у источника, и начинается стрельба. Включение этого участка в брачное соглашение между тобой и Хантером Каллаханом положило бы конец взаимным претензиям.

– И ты решила покончить с враждой, не тобой начатой, пожертвовав своей единственной дочерью?

– К вашему сведению, юная леди, Закери Каллахан – один из самых красивых мужчин, которых я когда либо встречала. А с учетом того, что он женился на прехорошенькой женщине, можно не сомневаться, что его сыновья вырастут такими же красивыми. Так что я вовсе не считала, что приношу тебя в жертву. Наоборот, я была вполне уверена, что ты будешь в восторге, получив в мужья одного из Каллаханов. И потом, будучи человеком со стороны, я смотрела на вещи другими глазами. Конечно, владельцы ранчо довольно агрессивны, особенно когда дело касается их собственности, но не думаю, что для тех мест это такая уж редкость. Фрэнк и Закери – всего лишь два упрямца, не желающие уступать ни пяди. Разлад начался с неприятной истории, а споры из за ручья на границе между двумя ранчо не позволяют ему закончиться. Но это не значит, что Каллаханы – законченные негодяи. Возможно, у Закери вспыльчивый и задиристый характер, но он преданный муж и хороший отец, что многое говорит о семье.

– Не ты начала эту вражду, и не тебе ее кончать, мама. Зачем ты вообще вмешалась?

Роуз не собиралась обременять Тиффани ужасами, которые ей пришлось пережить. Стрельба поднималась очень часто, и она боялась, что ее дети нарвутся на пулю. А потом ей пришла в голову простая мысль: покончить с враждой через брак. Когда Роуз поделилась этой идеей с Фрэнком, она и представить себе не могла, что они с Тиффани не останутся в Монтане. Она воображала, что Тиффани и Хантер вначале подружатся, а потом самым естественным образом влюбятся друг в друга…

Роуз постаралась найти простое объяснение.

– Конечно, мне была ненавистна эта вражда, но я старалась не обращать на нее внимания, пока однажды ночью твоего отца не принесли домой полумертвым. Его подстрелил не сам Каллахан, а один из его работников. Забавно, но на Западе работники принимают сторону своего хозяина, и некоторые заходят дальше, чем им приказано. Как бы там ни было, твой отец чуть не умер, а я так отчаянно желала положить конец кровопролитию, что была готова на все. И помолвка оказалась идеальным решением. С тех пор воцарилось перемирие. Твои братья росли, не рискуя схлопотать шальную пулю каждый раз, когда покидали усадьбу.

Роуз затаила дыхание, с нетерпением ожидая ответа Тиффани. То, что она сказала дочери, было лишь частью правды, хотя именно так они все рассуждали, когда ранили Фрэнка. Но, как выяснилось позже, стрелок работал не на Каллахана. У него был другой хозяин, который дергал за ниточки, куда более беспринципный и изощренный. Когда Роуз узнала об этом и поняла, что не может предъявить обвинение истинному виновнику, она сделала единственное, что могла придумать, чтобы помешать Фрэнку отомстить после выздоровления. Она снова подняла вопрос о примирении с помощью брака – верном средстве покончить с враждой между семьями – и на этот раз настояла на своем.

Она была единственной, кто знал, что на самом деле произошло той ночью и почему. Пусть так все и останется. Тем более что согласие Тиффани на этот брак, устроенный родителями, стало бы спасением для двух соседствующих семей, слишком упрямых, чтобы договориться о совместном использовании воды. Но Роуз не собиралась принуждать дочь к решению проблемы, созданной старшими поколениями. Она могла только попросить Тиффани дать шанс Монтане и Хантеру Каллахану.

К счастью, на лице Тиффани отразилось легкое любопытство.

– А что случится, если я и вправду откажусь от этого брака? Они снова начнут убивать друг друга?

Роуз внутренне сжалась.

– Не знаю. Надеюсь, что пятнадцать лет мирного сосуществования заставили их осознать, что не следует продолжать борьбу, начатую их дедами, которая не имеет к ним никакого отношения.

– А с чего все началось?

– Точно не знаю. Это как то связано со свадьбой, превратившейся в перестрелку.

– Ты хочешь сказать, что эти две семьи предполагали породниться еще два поколения назад?

– Очевидно.

– Я бы не сказала, что это говорит в пользу твоей идеи повторить попытку, – указала Тиффани. – Похоже, брак между этими семьями обречен на неудачу.

Роуз одарила ее строгим взглядом.

– С таким отношением, наверное. Ты не могла бы по крайней мере встретиться с этим молодым человеком без предубеждения? Дай ему шанс, Тиффани. Он может сделать тебя очень счастливой.

Тиффани ненадолго задумалась.

– Пожалуй, теперь, когда знаю, что не обязана против желания выходить за него замуж, я могу посмотреть на эту идею под новым углом… скажем, как на двухмесячные каникулы в другой части страны. Когда мы едем?

– Я не поеду… не до конца, во всяком случае. Я провожу тебя до Чикаго и буду ожидать там, чем закончится это ухаживание.

Плечи Тиффани поникли.

– Зачем вообще ехать, если не до конца?

– Потому что я хочу находиться в относительной близости на тот случай, если вдруг понадоблюсь тебе. А благодаря железнодорожному сообщению, проложенному теперь до Монтаны, Чикаго совсем близко от Нэшарта. Разумеется, с тобой поедет Анна. И я договорилась, что в Чикаго нас встретит отставной маршал, который будет сопровождать тебя на конечном отрезке пути, вплоть до порога твоего отца.

Тиффани казалась настолько удрученной предстоящей разлукой, что Роуз чуть сама не расплакалась.

– Неужели ты совсем не рада предстоящему путешествию? – с надеждой спросила она.

– Нет, – без всякого выражения отозвалась Тиффани и направилась к выходу.

– И совсем не хочешь снова увидеться с отцом?

– Снова?! – резко обернувшись, воскликнула Тиффани. – Я его даже не помню. Вы оба постарались, чтобы у меня не сохранилось никаких воспоминаний о нем. Будь честной, мама. Если бы я могла покончить с этой историей, не встречаясь с Франклином Уорреном, я бы так и сделала.

– Тиффани!

– Я не шучу и не хочу слышать всех этих оправданий, почему я росла без отца. Если бы он действительно хотел увидеть меня, то нашел бы способ. Однако этого не случилось. И теперь уже слишком поздно.

Она выскочила из гостиной, но Роуз успела заметить сердитые слезы, навернувшиеся на глаза дочери. Боже, что же она сделала с людьми, которых любит больше всего на свете?

Глава 2

Ссора с матерью так расстроила Тиффани, что ее сердце все еще болезненно сжималось, когда она спустилась к обеду. Роуз хватило одного взгляда на дочь, чтобы понять ее чувства. Она протянула руки, и Тиффани кинулась в ее объятия. А затем обе рассмеялись, потому что Тиффани с ее ростом пришлось слегка нагнуться, чтобы мать могла прижать ее к себе.

Обняв дочь за талию, Роуз повела ее в столовую. В доме Уорренов обеды носили формальный характер, и мать с дочерью одевались соответственно, независимо от присутствия гостей. Коралловое платье Тиффани украшала отделка из кремовых блесток вдоль выреза. На Роуз было синее платье с черным кружевом, но ее ярко рыжие волосы с лихвой возмещали довольно скромные оттенки одежды. Только один из ее четырех детей, Рой, третий по старшинству, унаследовал ее рыжие волосы. Два других сына были блондинами, как и их отец. И только Тиффани с ее рыжевато золотистыми волосами пошла в обоих родителей.

– Мы больше не будем говорить на эту тему, пока не придет время паковать вещи, – заверила Роуз дочь, когда они заняли свои места в одном конце длинного стола.

– Все в порядке, мама. Просто я настроила себя на то, что никуда не поеду. А теперь, когда решила ехать, у меня возникло несколько вопросов, которые давно пора задать.

Пожалуй, ей не следовало говорить последнее, решила Тиффани, заметив настороженное выражение, мелькнувшее на лице матери, прежде чем та улыбнулась и сказала:

– Конечно.

– Насколько я знаю, трансконтинентальный экспресс пересекает всю страну за четыре дня, а Чикаго даже ближе, чем на полпути. Я ценю, что ты собираешься сопровождать меня туда, но почему бы тебе не вернуться в Нью Йорк и не подождать результатов этого ухаживания дома, вместо того чтобы оставаться в Чикаго?

– Тебя и вправду это волнует?

Тиффани хмыкнула.

– Нет. Просто мне кажется, что если ты собираешься ехать до Чикаго, то я не вижу причин, почему бы тебе не проделать весь путь до Нэшарта. Зачем жить два месяца в отеле, когда…

– Чикаго – ближайший большой город, где имеются удобства, к которым я привыкла.

– Прекрасно, но разве в Нэшарте нет отеля?

– Когда я уехала оттуда, не было, только пансион. Теперь, возможно, появился, но я не могу скрываться в таком маленьком городе. Слишком многие меня помнят. Фрэнк обязательно узнает о моем приезде и выломает двери.

Тиффани бросила на мать недоверчивый взгляд.

– Выломает двери? А ты не преувеличиваешь?

– В таком случае почему он не явился сюда и не выломал двери? – поинтересовалась Тиффани с сердитыми нотками в голосе, которые мать, к счастью, не заметила.

– Потому что знал, что я посажу его в тюрьму, – отозвалась Роуз, добавив с отвращением: – В Нэшарте никто и глазом не моргнет, глядя на столь буйное поведение.

– Почему?

– Потому что я все еще его жена и все об этом знают, – ответила Роуз.

– Но почему, мама?

Вот он – вопрос, который интересовал Тиффани больше всего на свете и на который она никогда не получала удовлетворительного ответа. Ее родители пятнадцать лет жили раздельно, но так и не развелись, чтобы снова вступить в брак. А Роуз все еще оставалась красивой женщиной, не достигшей сорока лет.

Ее родители встретились в Чикаго, когда Роуз гостила у своей двоюродной бабки, теперь уже покойной. В свой последний вечер в Чикаго Роуз отправилась на званый обед, который устраивал друг ее бабки, адвокат. Так вышло, что среди его клиентов оказался Франклин Уоррен, приехавший в город для заключения контрактов по продаже скота. Он тоже получил приглашение на обед. Проболтав с Роуз весь вечер, Фрэнк сел на следующий день в ее поезд, доехал вместе с ней до Нью-Йорка и начал стремительно ухаживать, вскружив ей голову. Через месяц они поженились. И это было все, что Тиффани знала о браке своих родителей.

– Я полагала, что когда мне исполнится восемнадцать, ты наконец расскажешь, почему я живу здесь, с тобой, а мои братья живут в Монтане с отцом.

– Здесь нечего рассказывать, – уклончиво отозвалась Роуз и принялась за суп, который только что подали. – Мы с твоим отцом просто не подходили друг другу.

– Предположим, вы достаточно подходили, чтобы пожениться и родить четверых детей.

– Не дерзи.

Тиффани скорчила гримаску.

– Извини. Мне не стоило этого говорить. Но, мама, я достаточно взрослая, чтобы услышать правду, и хотелось бы услышать ее до того, как я встречусь с ним.

Роуз ела молча, словно не собиралась продолжать разговор. Тиффани так и не притронулась к своему супу.

Она уже подумывала о том, чтобы сдаться, когда Роуз наконец заговорила:

– Мы поженились слишком быстро, Тиффани, и только потом обнаружили, как мало у нас общего. И он не предупредил меня о вражде, которая не могла не повлиять на нашу жизнь. Тем не менее я делала все, чтобы наш брак состоялся. Я любила его.

И все еще любит, предположила Тиффани, но воздержалась от замечаний. Роуз всегда избегала этой темы. Утверждение, что они с Фрэнком не имели ничего общего, было явной отговоркой, чтобы не обсуждать настоящую причину, вынудившую ее оставить мужа.

– Будь у меня причина, я бы развелась с твоим отцом, – после короткого молчания добавила Роуз.

– Ты имеешь в виду другого мужчину?

– Да. Но этого не случилось. Впрочем, я не уверена, что могла бы получить развод. Вскоре после того как я сбежала, прихватив с собой тебя, он сказал, что не допустит развода.

– Ты сбежала?

– Да, посреди ночи, чтобы поймать первый утренний дилижанс и иметь фору перед Фрэнком. Тогда еще не было железнодорожного сообщения с Монтаной. А моя горничная прикрывала отъезд, сказав ему, что я плохо себя чувствую.

Тиффани была заинтригована. Она впервые слышала, что ее мать сбежала из Монтаны тайком. Но, если Фрэнк не проснулся и не обнаружил, что ее нет рядом, то…

– Разве вы… не спали в одной комнате?

– Нет, к тому моменту нет.

Тема была не настолько деликатной, чтобы смущаться, и Тиффани задалась вопросом, почему щеки ее матери вдруг вспыхнули. Роуз не краснела даже два года назад, когда посвящала Тиффани в таинства замужней жизни. Но если брак ее родителей дошел до того, что они даже не спали в одной постели, то ответ отчасти напрашивался сам собой. Должно быть, Роуз перестала желать своего мужа – в том самом смысле. Либо это, либо Франклин Уоррен просто превратился в скверного мужа, жизнь с которым стала для Роуз невыносимой. И если последнее, то Тиффани хотела бы знать об этом раньше, чем появится на ранчо Уорренов. А вдруг он помешает ей уехать, если она откажется выходить замуж за Хантера Каллахана, точно так же как не давал уехать Роуз?

Но, поскольку Роуз явно чувствовала себя неловко, Тиффани решила не настаивать. Однако ей было любопытно, как матери удалось сбежать, ведь, возможно, и ей придется проделать то же самое.

– Разве добираться верхом не быстрее, чем в почтовой карете? – поинтересовалась она.

– Быстрее, конечно. К тому же я не сомневалась, что Фрэнк попытается перехватить нас по дороге. Поэтому на первой же остановке я купила билет на почтовую карету, следующую до ближайшей железнодорожной станции, но не села в нее. Вместо этого мы спрятались в городе.

– Я ничего не помню об этом путешествии.

– Неудивительно, ты была совсем крошкой.

– Значит, он опередил нас?

– Да. Гораздо спокойней знать, где он, чем постоянно оглядываться через плечо. Я телеграфировала своей матери, чтобы она встретила Фрэнка и попросила его убраться. Из за его упрямства я не решилась сразу отправиться домой. Он не спал двое суток, простояв напротив нашего дома в ожидании моего появления. А потом еще три месяца оставался в Нью Йорке, каждый день являясь к нашему порогу и колотя в дверь. Однажды ему даже удалось вломиться внутрь.

– Мы были там?

– Нет, я не собиралась даже приближаться к дому, пока он не уедет из города. Мы жили неподалеку у моей школьной подруги. Мама, конечно, добилась, чтобы Фрэнка арестовали за незаконное вторжение и обыск дома сверху донизу. Она ужасно злилась на него. Из за его настойчивости мы не могли вернуться домой. Она заставила его посидеть неделю в тюрьме и только потом по моей просьбе отозвала обвинение. Но это возымело действие. Он наконец сдался и вернулся в Монтану.

– Возможно, он не развелся с тобой, потому что не оставлял надежды на твое возвращение, – заметила Тиффани.

– О, не сомневаюсь. Что бы я ни сказала, как бы ни относилась к этой идее, он продолжает думать, что в один прекрасный день я вернусь.

– А ты вернешься?

Роуз опустила глаза.

– Тебе не кажется, что твое нежелание получить развод дает ему напрасную надежду? Наверняка после стольких лет он не будет противиться?

– Не знаю. Он сказал, что сойдет в могилу женатым на мне. Он так упрям, что это вполне возможно. Но, повторяю, у меня никогда не возникало желания испытать его решимость.

– Вы переписываетесь, – заметила Тиффани. – Почему бы тебе просто не спросить его?

Роуз криво улыбнулась.

– Мы не касаемся «нас» в этих письмах, Тифф. Только первое время, по крайней мере с его стороны. Вначале он сердился, что я уехала, ничего не сказав, потом переживал, что отказываюсь вернуться, затем снова сердился. Наконец до него дошло, что я буду писать только о детях и ни о чем больше. Один раз, когда он написал о нашем браке, я не отвечала ему целый год. Когда же наконец написала, то предупредила, что впредь его письма будешь читать ты, и он ограничился нейтральными темами.

Все письма, которые Тиффани прочитала, были написаны в дружеском тоне. Некоторые даже были забавными, доказывая, что ее отец обладает чувством юмора. Но все, что он писал, касалось ранчо, ее братьев, общих знакомых в Монтане, которых она не знала и которых, возможно, встретит, если отправится туда. Он никогда не обращался непосредственно к Тиффани, ограничиваясь просьбой передать ей его слова любви. Она читала и письма Роуз к мужу, и та всегда спрашивала, не хочет ли дочка что-нибудь добавить к письму. И Тиффани добавляла. Она рассказывала отцу, как училась кататься на коньках со своей лучшей подругой Марджори и как весело было, когда она падала на лед. О том, как она расстроилась, случайно разбив нос Дэвиду, соседскому мальчику, но он простил ее, и они остались друзьями. О котенке, которого нашла и потеряла, и они с Роуз искали его несколько недель. Она многим делилась в этих письмах, пока не начала испытывать обиду оттого, что отец ни разу не удосужился навестить ее.

Эта обида все росла, особенно когда ее братья приезжали к ним в гости – одни. Обычно Тиффани стояла у двери, глядя, как они вылезают из кареты, в ожидании, когда покажется отец. Но он не появлялся, и карета отбывала. Пустая. Когда это случилось в третий раз, Тиффани замкнулась, и при мысли о Франклине Уоррене она ощущала только пустоту.

Она больше не стояла на пороге с надеждой в душе и слезами на глазах. Она перестала читать письма Фрэнка и делать приписки к письмам Роуз. В то время ей было лет девять десять, Тиффани точно не помнила. После этого она только притворялась, будто читает его письма, чтобы мать не догадалась, как болезненно она воспринимает пренебрежение отца. Это был единственный способ защититься от чего то, что так сильно ранило. Она постаралась в своем сознании задвинуть Фрэнка подальше, словно его не существует – пока не получила письмо от одного из братьев, где упоминался отец и откуда следовало, как сильно мальчики его любят. Когда она дочитала письмо до конца, по ее лицу ручьем катились слезы.

Братья не догадывались, что она чувствует. Приезжая в гости, они всегда говорили об отце. Они явно любили его. Почему бы и нет, ведь он не бросил их, как бросил ее? Они просто не замечали, что Тиффани не слушает их или пытается перевести разговор на менее болезненную тему. Она терпеть не могла время, когда им надо было уезжать, возвращаясь к отцу. С ними было так весело: играть, кататься верхом в парке, поддразнивать друг друга. Словно они были настоящей семьей. Их отъезд всегда доказывал обратное.

– Ты ненавидишь его, мама?

– Это слишком сильное слово. У твоего отца невыносимый характер. Упрямый, бесцеремонный, самоуверенный. Полагаю, это проистекает из того, что он построил свою империю собственными руками, из ничего. Он постоянно конфликтовал с соседями. Порой мне казалось, что он наслаждается этой войной. Бывали дни, когда я побаивалась покидать ранчо. Но он только смеялся, советуя не забивать свою хорошенькую головку подобными мыслями. Ты не представляешь, как это меня бесило. Я так злилась, что могла поскакать к Каллаханам и перестрелять их всех. Возможно, я так и сделала бы, если бы умела стрелять. Нет, я не возненавидела его, просто больше не смогла с ним жить.

– И ты не собираешься говорить мне почему, верно?

– Я ведь…

– Он обманул тебя, да? – догадалась Тиффани.

– Тиффани!

– Просто скажи «да». Это единственное, что имеет смысл.

– Мы всего лишь два человека, которые больше не могли жить под одной крышей. Я достаточно любила Фрэнка, чтобы покинуть его, предоставив возможность найти себе кого-нибудь более подходящего.

Это было неожиданное признание, вырвавшееся у Роуз на одном дыхании с попытками доказать противоположное. Может, все дело в том, что она слишком любила мужа? Что такого ужасного в правде, что заставляет Роуз придумывать отговорки, не имеющие никакого отношения к реальности?

Тиффани позволила себе еще одну догадку.

– А может, ты сама нашла кого то другого, но это не сработало?

– Тиффани, перестань. Никакого другого мужчины не было. И другой женщины тоже. Была семейная драма и до сих пор остается. Зачем ты заставляешь меня переживать ее заново?

Роуз знала, что сказать, чтобы вынудить свою дочь отступить. Тиффани так и сделала. Она обожала мать. Но слишком долго жила с обидой в душе, уверенная, что отец бросил их обеих. И теперь, когда ей предстояло встретиться с ним, она опасалась, что на ранчо обида выплеснется в обвинения. Может, мать и не ненавидит Фрэнка Уоррена, но относительно себя Тиффани точно знала: чувство, которое испытывает к отцу, – ненависть. Оно было слишком сильным, чтобы быть чем-нибудь другим.

О боже, ей удалось сковать свое сердце льдом, притворяясь, что ей безразлично пренебрежение отца. Но теперь вся боль внезапно вернулась, накапливаясь в груди, и Тиффани снова почувствовала себя маленькой девочкой, стоящей у двери и глядящей вслед пустой карете.

– Извини, – сказала она матери. – Вообще то я надеялась, что ты сможешь назвать причину не ненавидеть собственного отца, но, видимо, напрасно. Я поеду в Монтану, чтобы сдержать обещание, которое ты дала, но хочу встречи с Фрэнком даже меньше, чем ты.

Ее спокойный тон подсказал Роуз, что это не просто эмоциональное заявление.

– Каллахан может ухаживать за мной в городе, – после короткой паузы сказала Тиффани. – Мне незачем оставаться на отцовском ранчо.

– А как отнесутся Каллаханы к тому, что ты в ссоре со своим отцом? Не слишком убедительное свидетельство, что со старой враждой покончено, тебе не кажется?

– Ладно, – ворчливо отозвалась Тиффани. – Придется потерпеть.

Роуз рассмеялась.

– Детка, не забывай о своем воспитании. Ты должна быть вежливой и любезной. А теперь давай сменим эту чертову тему, – добавила она тоже не слишком изящно. – Ешь свою рыбу. Возможно, ты не скоро ее увидишь. На ранчо едят только говядину.

Тиффани кивнула, подавив досаду. Она так и не узнала, почему ее родители расстались. Но если мать не хочет говорить, может, отец расскажет…